Автор манги сразу же захватил путника своим безжалостным повествованием. С каждой новой страницей всё отчётливее вырисовывался узор этой истории про безысходное положение группы разношёрстных героев, сталкивавшихся с препятствиями, которые те были не в силах преодолеть. И когда, казалось, что всё было потеряно, их не спасало никакое волшебное своевременное вмешательство или прилив силы воли. Всё было на самом деле потеряно. И в этой безжалостности к героям Джим находил что-то неожиданно глубоко отзывавшееся в его собственной душе. Их было так жалко... Но вместе с этой укрепляющейся связью с героями приходило и понимание, что слишком многие существа в реальной жизни оказываются в подобных безвыходных ситуациях, и даже все их потуги из глубины души что-то исправить могут закончится столь же бессмысленно и бесславно.
Джим закрыл мангу, загнув листочек на странице, до которой дочитал, и откинулся к стене, чтобы подумать. Наверное, этот мангака захватил его именно тем, что не боялся показать истории тысяч и тысяч простых людей, которые не стали успешными знаменитостями. Тех, о ком никто не знает и о ком не пишутся истории становления королями и покорителями. Самых обычных людей. И хотя каждый персонаж был по-своему эксцентричным и запоминающимся, не вписывавшимся в окружавший их безумный мир, все они вместе с этим были такими близкими и понятными. Их души, мечты, страхи и страдания казались близки и понятны.
"Мьюту, а каких покемонов ты хочешь поймать?" - поинтересовался Джим, подняв взгляд на дно кровати сверху и возвращаясь мысленно к отказу телепата от поимки местного хранителя, - "И... хочешь ли всё ещё?"
Джиму казалось, что ловля посягалась на свободу живого существа, как будто поймавший теперь владел пойманным. Он мог решать, когда ему появиться и убрать, когда тот был не нужен. Джим же никогда не называл компаньонов "своими покемонами". Это словосочетание казалось ему слишком повелительным. И могучий Мьюту, и маленький Зигзагун были полностью равными с ним друзьями.
Но Мьюту имел другой характер. Ему нравилось командовать, нравилось подчинять и устанавливать своё превосходство, да и бить морды ему тоже нравилось куда больше. Единственное, в чём шахматист не был уверен - так это сколько из этих черт были осмысленным выбором его души, а сколько стали результатом его бунтарской натуры как ответный удар окружению. Мьюту был создан боевой машиной, без жалости и устали сносящим врагов. Так с ним и обращались. Так обращался с другими и он сам. Но был ли это в самом деле его осознанный выбор или он просто не знал ничего лучше? Последнее время телепат немало удивлял проблесками характера, неожиданно более напоминавшего обычного человеческого подростка (пусть и очень сильного и умного). Мьюту столько времени проводил в боях, что не знал почти ничего о простой жизни - даже как работают душ и фен. Потому что у него их никогда не было. Его свобода не могла обсуждаться, потому что огромные ресурсы были потрачены не для того, чтобы он делал что-то другое в своё удовольствие. Шахматист хотел только приоткрыть его кругозор, показать, что ещё бывает в жизни, и его собственная позиция, казалось, лучше всего подходила, чтобы показать наиболее удалённый конец этого спектра. Изменил ли этот опыт как-то взгляды Мьюту? Теперь, когда он увидел и испытал куда больше, чем когда-либо мог в полностью подконтрольной лаборатории, что он думал сам об отношениях людей, покемонов... и себя?