Джим тоже проникался печалью. Он попытался представить, что ощущал его друг, хоть получилось и не слишком живо, так как подобный опыт был за гранью того, с чем он сталкивался сам. Ярче всего, пожалуй, представлялись именно боль и обида. Возможно, Мьюту имел ввиду и более приземлённую боль, но боль осознания, что всё его существование могло быть ошибкой - это Джиму хорошо было знакомо. Родители ведь должны были хотеть ребёнка хотя бы какое-то время, да? Им ведь нужно было приложить усилия. И всё только чтобы потом отказаться... Почему? Кажется, они ещё и поссорились между собой, хотя Джим уже не был уверен, помнил ли те события в самом деле или его воображение заполняло пробелы. Однако боль определённо была. Никто не приходил к нему поинтересоваться был ли он в порядке, не заболел ли, хорошо ли он учится и растёт. Никому... не было дела до того, что он чувствовал. Да, это Джим очень хорошо мог понять.
Но его выводы оказались прямо противоположными: "Должно быть, со мной что-то не так. Это всё моя вина". Здесь следовать чувствам Мьюту становилось сложнее, так как с этой точки их характеры расходились всё сильнее. Наверное, можно было попытаться представить, что Мьюту ощущал такую же безвыходную потребность "наказывать" людей снова и снова, как то, с чем боролся последние десять лет Джим. Как бы шахматист не выстраивал мысли, всё сводилось к тому, что он должен был понести поражение, что он заслужил только страдать и даже не мог позволить себе умереть, потому что это было бы облегчением. Направленное вовнутрь, это чувство было не таким заметным, как у направленного наружу гнева Мьюту, но, пожалуй, не стоило льстить себя, что глубоко внутри Джим не был при этом таким же жестоким. Просто его гнев проявился иначе. Со временем пятно ненависти расползалось, пропитывая ядом все его драгоценные чувства и воспоминания, превращая любое добро в новый повод усомниться, пронзая острой потребностью в новой и новой боли просто чтобы не сойти с ума и оставить хоть какое-то ощущение жизни.
Разница была лишь в том, что Джим понимал, что это болото смыкалось всё крепче над ним. Но у него больше не было сил пожелать поступать по-другому. Хотел ли и Мьюту глубоко в душе поступать по-другому?
Шахматист всё ещё не был слишком уверен, но надеялся, что хотел. Если бы Мьюту был настолько же потерян в агрессии, то не смог бы так протянуть кому-то руку, как сделал. Для него это могло быть куда большим усилием, чем, к примеру, для Зигзагуна, но он готов был это усилие сделать - и только это было важно.
"Быть счастливым..." - повторил Джим, - "Счастье - это такая странная штука. Думаю, у каждого своё представление и понимание, что это значит. Сложно сказать, что сделает тебя счастливым, но когда ты испытываешь это чувство, то сразу понимаешь - это оно! Бывало у тебя такое?"